Испытание буднями, или Американский “Дядя Ваня”

Антон Павлович Чехов однажды заметил, что хочет представить в форме пьесы жизнь, где люди “обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни...”. Задумка блистательно удалась автору. Нелепые, смешные, трогательные, одинокие чеховские интеллигенты вот уже второй век выходят на театральные подмостки и разыгрывают сцены из дачной, деревенской, “спокойной” жизни. Это не значит, что пьесы Чехова лишены драматических эпизодов. Ружье по всем законам жанра обязательно выстреливает, и за сценой происходит самоубийство в “Чайке”, смерть на дуэли в “Трех сестрах”, попытка убийства в “Дяде Ване”. Но события эти – чисто внешние. Драма человека, драма человеческой души происходит с чеховскими героями либо до, либо после громких событий. Испытание буднями – самое пронзительное в его пьесах. Пронзительное и страшное. Если это испытание не удается выразить на сцене – спектакль получается мертвым, и никакие режиссерские фокусы не в состоянии этого изменить. Но если театру удается передать чеховское настроение, то наблюдать за жизнью героев становится настоящим удовольствием. Вот такое удовольствие я испытал на прошлой неделе на спектакле “Дядя Ваня” в театре “TUTA”.
В этом театре бережно относятся к авторскому слову, а потому пьеса Чехова в четырех действиях идет практически без сокращений (перевод Ясена Пьянкова и Питера Кристенсена). При этом спектакль не выглядит затянутым. Театр умело обживает площадку малой сцены (сценограф Мартин Эндрю). В первом действии она оказывается садом, в котором Астров, Войницкий, Телегин, Соня ведут разговоры, пьют чай и встречают профессора Серебрякова с молодой женой; во втором – столовой в профессорском доме, в третьем – гостиной; в четвертом – кабинетом Войницкого. Проходы слева и справа становятся комнатами, коридорами, верандой... Имение Серебрякова выглядит очень реалистично. Возникает ощущение, что мы, зрители, находимся в гостях в этом доме. Еще секунда - и няня со словами “Самовар два часа на столе” позовет нас “на чаек”.
Скупыми красками показывает режиссер спектакля Гейко Дюкич внутренний мир чеховских героев. Он не заигрывает со зрителем, не привлекает его дешевыми приемами. Никакого надрыва, никакого перебора – режиссура Дюкича филигранно точна. Перемена интонации в голосе, резкий взгляд, поворот головы, движение рук – так показывается душевное состояние героев. В беседе после спектакля режиссер сказал, что пытался выразить непонимание героев, их неспособность к диалогу. Мне кажется, это ему удалось.
В спектакле нет главных героев. Одинокие, страдающие от одиночества и не умеющие избавиться от него, не понимающие друг друга чеховские герои равноценны и одинаковы. Поэтому одинаково важным становится каждая фраза и каждый эпизод с участием каждого из них.
Иван Петрович Войницкий (Трей Маклин) любит Елену Андреевну (Стейси Бет Грин), но та не отвечает взаимностью. Во многих постановках их взаимоотношения лишены всякого пафоса: Войницкий ухаживает за ней от скуки, она же от скуки не отвечает на его любовь. В спектакле Гейко Дюкича все по-другому: мы видим настоящие любовные страсти, мы видим увлеченные речи и страстные глаза Войницкого. Блестяще решена Дюкичем финальная мизансцена спектакля. После неудачных выстрелов Войницкого (дважды стрелять и дважды промахнуться!), попытки самоубийства, страстных объяснений с Еленой Андреевной они с Соней (Жаклин Стоун) садятся за стол и принимаются за работу. “Выстрел ведь не драма, а случай... драма будет после...” - объяснял Чехов. Жизненная катастрофа происходит буднично, в череде одинаковых дней, в перестукивании счетов и за подсчетами запасов еды: “2-го февраля масла постного 20 фунтов... 16-го февраля опять масла постного 20 фунтов... Гречневой крупы...” Впрочем, еще в первом действии на фразу Елены Андреевны “А хорошая сегодня погода... Не жарко...” Войницкий буднично отвечал “В такую погоду хорошо повеситься...”
В роли Елены Андреевны - молодая талантливая актриса Стейси Бет Грин. В какие-то моменты она показалась мне похожей на героинь Чулпан Хаматовой: таких же ярких, нервных, беззащитных. Елена Андреевна не любит Серебрякова, но, тоскуя и печалясь, остается ему верна. Жизнь прожита, иллюзий нет.
Любовь Астрова (Энди Хегер) к Елене Андреевне можно было показать комическим образом, но Дюкич вновь идет по другому пути, и перед нами предстает еще одна трагедия – трагедия деятельного человека. Астров сажает леса, думает о будущем и... спивается в провинциальной глуши. Актер Энди Хегер показывает идеализм и наивность Астрова, когда он говорит о русских лесах, которые “трещат под топором”, его веселую бесшабашность, когда рядом – рюмка водки, а женщина уже отказала, его чувство вины перед Соней, когда Елена Андреевна рассказывает ему о ее любви...
Елена Андреевна и Соня – два полюса, два центра притяжения спектакля. С одной стороны, женщина, в которую влюбляются; с другой - женщина, которой не с кем разделить свою любовь.
В “Дяде Ване” нет счастливой любви. Все, в ком светится любовь, остаются опустошенными. (Впрочем, счастливой любви нет и в других пьесах Чехова.)
Несчастна и Соня в великолепном исполнении Жаклин Стоун. Безответно любящая доктора, она горюет, страдает, изводит себя. Взволнованные речи, глаза, полные слез, нервная походка – Жаклин Стоун тонко передает тяжелое эмоциональное состояние своей героини. Я с волнением ожидал финального монолога Сони о “небе в алмазах” и был поражен, увидев, как без всякого пафоса, спокойно, тихо можно произносить такие, казалось бы, затасканные фразы: “Мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую...”. Оказывается, можно.
Кстати, Рахманинова настолько впечатлил этот монолог Сони, что он написал романс “Мы отдохнем...”.
Пьесы Чехова так поэтичны, что читаются как хорошие стихи. Не зря Лев Толстой назвал драматурга “Пушкиным в прозе”. Неважно, что в них нет действия, зато настроения – хоть отбавляй! “Дядя Ваня” – длинная разговорная пьеса, в которой ничего, кроме приезда и отъезда профессора Серебрякова (в выразительном исполнении Гэри Хьюстона) и его молодой жены Елены Андреевны, не происходит. Прогулки по саду, разговоры ни о чем, чаепитие, распивание водочки под аккомпанемент гитары – вот и все развлечения. Очень легко сделать так, чтобы зрителям стало скучно. А скука – это даже не диагноз, это - приговор спектаклю. Скучные спектакли делали самые великие режиссеры. В Московском художественном театре ходит байка о том, как Горький, заглянувший в театр на спектакль “Мещане”, ушел в антракте со словами “Какая скукотища!”. А режиссером того спектакля был не кто иной как Станиславский. Создать атмосферу и сделать спектакль нескучным – первейшая задача режиссера, берущегося за пьесы Чехова. И здесь выдумывать ничего не надо – надо только внимательно прочесть авторские ремарки. У Чехова Телегин играет на гитаре: по ходу пьесы разбросаны ремарки автора: “Телегин играет польку; все слушают”, “Телегин бьет по струнам и играет польку”, “Телегин тихо наигрывает”... Обычно эти ремарки остаются без внимания. А в этом спектакле Гейко Дюкич блестяще обыграл эти моменты. Надо сказать, что исполнитель роли Телегина актер Кристофер Попио прекрасно владеет гитарой, и его “наигрывание” на этом инструменте служит украшением спектакля.
Настоящая находка спектакля – две песни, которые поют Астров, Войницкий, Телегин. Первую песню подвыпившие герои исполняют в конце второго действия, ночью на кухне, когда все остальные спят – звучит композиция Боба Дилана “I'll Be Your Baby Tonight”. В начале третьего действия в столовой в ожидании профессора Серебрякова наши “старые знакомые” поют песню блюзового музыканта и гитариста Миссисипи Джона Харта “Let the Mermaids Flirt with Me”. Тихие, печальные американские мелодии, вставленные в канву чеховской пьесы, придают спектаклю особое очарование. Эти песни настолько органично входят в композицию, что не возникает ни малейших вопросов, почему режиссер не попытался заставить актеров спеть русские песни. Вот если бы Астров запел, как написано у Чехова: “Ходи хата, ходи печь, хозяину негде лечь...”, это бы выглядело ненатурально и смешно. А так - героям веришь.
Органично вписывается в спектакль звучащая в нем инструментальная музыка музыкального директора театра “TUTA” Шона Уитли.
Выделю также исполнителей еще двух ролей, о которых не упомянул выше: роль старой няни Марины достоверно сыграла Джоан Мерло, с ролью Марии Васильевны Войницкой умело справилась Кристина Ирвин.
Режиссер спектакля не ставил себе цель показать Россию конца XIX века. Рассказанная история могла случиться где угодно – во французской глубинке, в штате Мичиган или на ферме под Мельбурном. Астров, Войницкий, Серебряков, Соня, Елена Андреевна... – эти и другие чеховские герои вне времени, вне географических привязок, вне национальных особенностей. Разве что по русской традиции чай и водку пьют, да няня все время напоминает об остывающем самоваре. А в остальном – спектакль о жизни, где люди “обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни...”.

Nota bene. Спектакль “Дядя Ваня” театра “TUTA” идет до 28 июня в помещении театра “Шопен” по адресу: 1543 W Division St, Chicago, IL 60622. Билеты можно зарезервировать на сайте театра http://www.tutato.com/.